Тайна Жизни - Страница 40

К оглавлению

40

Он резко оборвал, увидев эффект, произведенный его невинной хитростью.

Мужчины, переглянувшись, вздрогнули, в то время как Алинь, побледневшая при свете фонарей, отвернулась, прижимая платок к губам.

— Простите, я, кажется, сказал что-то неподходящее? — смущенно произнес аббат: — В этом виноваты усталость, и, может быть, вино, от которого я отвык... Право, я смущен.

Когда Жюльен и Жан успокоили его, он попросил Огюста отвести его в комнату, решив, что увидит ученого утром.

Алинь ушла к себе. Всю ночь она не спала и встретила рассвет с мрачным небом, загроможденным низкими тучами, почти свисающими на неподвижное серое море. Сердце было сдавлено бесконечной тоской.

— Последний день! — вздохнула она: — неужели правда, что в моей жизни не будет больше солнца, неужели предстоит один только мрак?

Она пыталась вернуть себе хладнокровие, продолжая одеваться: нельзя предаваться отчаянию в двадцать четыре года... Она постарается забыть... Всякая рана заживает... Напрасная попытка. Каждый новый повод наталкивал ее на вопрос, преследующий ее со вчерашнего дня: когда она очутится одна завтра — когда Жан оставит ее, найдет ли она в себе силы сопротивляться желанию умереть, раствориться в небытии...

— Нет, нет, — отвергла она эту мысль: — надо найти в себе силы жить.

* * *

Утром на площадке в халате и с обнаженной головой, с блуждающими глазами появился Зоммервиль и закричал издали:

— Аббат, я начинаю терять терпение! Бросьте вы ваши бесконечные молитвы, идите скорее к сыну, скорее...

Аббат знаком показал, что не может еще нарушить молчания, но Зоммервиль настаивал:

— Я вас прошу притти сейчас же, повторяю вам, ради сына!

— Сейчас, — произнес Тулузэ, поспешив с Жаном войти в дом.

Подошедшему Жюльену, который хотел спросить о состоянии больного, ученый закричал:

— Меня оставляют одного, вместо того, чтоб мне помочь.

Увидев священника, Зоммервиль потянул его за рукав и увлек за собой, взволнованно повторяя:

— Я не знаю, что с моим сыном, я не знаю... Я ничего не могу найти в моих книгах!

На террасе образовалась группа. Переговариваясь вполголоса, никто не заметил физиономии Браво, который высунулся из окна, ни его взгляда, в котором горели какие-то странные огоньки.

— Раньше он никого не впускал в комнату больного, — прошептал Жюльен: — а теперь упрекает нас в бездеятельности.

— Что могло случиться с молодым человеком?

— Вот аббат, он, наверно, нам все расскажет!

— Ужасно, — произнес сдавленным голосом Тулузэ: — я хотел бы лучше ошибиться... Отравление. Индейский яд, который действует на отдельные доли мозга, так сказать, превращающий человека в животное... Раньше, чем сказать что-нибудь определенное, я хочу посоветоваться с индейцем Пабло.

— Я приведу его, — предложил Лармор, бросившись вниз по тропинке.

Глава XV.
Человек-зверь.

— ...Теперь я отчетливо вспоминаю, — говорил несколько позже Жюльен: — и ваши слова еще звучат в моих ушах, настолько сильно подействовал на меня тогда ваш рассказ. Мы приходили в восторг от опытов Зоммервиля и кто-то из нас, кажется Алинь, удивлялась, что вы не разделяете наш энтузиазм.

— Наш энтузиазм — дело прошлого, — горько сказала девушка.

— И вот, когда мы говорили о чудесах науки, вы, в противоположность этому, рассказали про индейцев, знающих такие растения, которые разрушают духовные способности. Человек превращается в тело без души.

— Это не тот случай, — прервал миссионер: — мне, кажется, я вам упоминал и про другой...

— Да, конечно, человек, превращенный в животное. Несчастный, выпивший этот яд, сначала теряет способность речи и произносит одни только нечленораздельные звуки, как если б у него был частичный паралич языка.

— Потом он теряет ощущение равновесия.

— Да, да, он перестает держаться на ногах, как будто тяжесть головы его влечет вниз.

— И, в конце концов, он начинает ходить на четвереньках, испуская рев — так, что ли?

— Да, рев и пронзительные крики, от которых мороз продирает по коже. Этих криков никогда не забудешь.

— И вы думаете, отец, — умоляюще спросила молодая девушка: — что бедное дитя...

— Пока симптомы сходятся только на этих нечленораздельных криках. Я не знаю в точности хода этой ужасной болезни, которая, без сомнения, поражает определенные нервные центры, но Пабло сразу увидит, ошибаюсь я или нет.

После долгого молчания Жюльен спросил:

— Эти больные, должно быть, ужасно страдают?

Аббат Тулузэ ответил не сразу.

— Я вам еще не говорил, что именно в этой болезни ужаснее всего. Нет, жертва ее не страдает физически, но зато ясность ума и способность рассуждать, как видно, пропадают не сразу. И эти незабываемые крики, о которых я вам говорил, не похожие ни на животные, ни на человеческие, вернее всего выражают дикое отчаяние несчастного, который, превращаясь в животное, сохраняет чувства и переживания человека. Бедняга кончает тем, что бросается в воду или же его близкие из сострадания к нему кладут конец его мучениям.

— Какой ужас, — простонала Алинь, вся дрожа.

— Не знаю, — вмешался Гилермо Мюйир: — верно ли, что эти больные не страдают физически? В молодости я жил среди дикарей в венецуэльской Гвиане, где я скупал каучук. Я видел одну молодую женщину, пораженную этой болезнью, которую они называют «вахимахура». Я видел ее так, как вижу вас, и она кусала руки, рвала на себе тело, как ягуар, простреленный пулей.

— Возможно, — согласился Тулузэ: — Как знать, что они чувствуют, если они не умеют говорить.

40