— ...Пятьдесят лет не такая уж старость. Почему же я так ввязался в эту старческую любовь? Позор! Но я исцелюсь! Я хочу исцелиться, слышите, Мутэ? Я хочу исцелиться, и я исцелюсь!
Они, не откладывая, все трое принялись за работу, сопоставляя наблюдения о состоянии здоровья животных, записанные в течение двух месяцев. Завтра утром они должны были начать новую серию опытов. На этот раз они собирались пересадить фермент «Жи» от одного вида обезьян другому, в то время, как до сих пор они наблюдали за животными только одного вида. Но неожиданное событие перевернуло их планы.
Мадам Маренго нашла старого негра в ужасном состоянии. Разбитый ревматизмом, он не мог подняться со своего ложа, не мог приготовить себе поесть. Решено было перенести его в замок. Для Алинь это было источником развлечения, делом, в котором она могла разрядить свою энергию. Она решила поместить старого отшельника в комнате, разделявшей обе лаборатории, и, лично занявшись этим, поручила Ляромье устроить носилки, которые она снабдила одеялом и подушками.
Поднявшись с раннего утра, она почувствовала, что уже может думать о Жане без тоски в душе. Она стала во главе экспедиции, состоявшей из всех мужчин острова — Жюльена, Анри, Огюста и Ляромье, который захватил с собою носилки. Рядом с Алинь шел Анри, и она забавлялась его замечаниями и вырывавшимися у него при виде леса криками восторга, почти забывая ночную прогулку прошлой недели. Это было уже далеким воспоминанием, сном, безличным видением. Но старый ствол, на котором она рыдала в объятиях Жана, восторжествовал над этой странной иллюзией, и ее бодрость поколебалась... Вот под этой веткой она почувствовала, как прикоснулись его губы к ее волосам, на этой скале, где они отдыхали, их руки в красноречивом пожатии обменялись клятвой. Нет, нет, никогда она не исцелится, никогда...
— ... Вы мне не отвечаете, мадемуазель? Не интересно говорить одному.
— Простите меня, Анри, я немножко устала.
Но она скоро справилась с собой и в поредевшем лесу ускорила шаг, горя нетерпением отдать содержимое своей корзинки старому негру. Она нашла его в хижине в обществе Дика: из всех животных, которых он кормил в дни изобилия, одна только собака осталась верной ему в несчастье. Огюсту пришлось его долго уговаривать на своем жаргоне для того, чтобы заставить его решиться бросить уголок джунглей, вспаханный его руками, куда негр, бывший раб, бежал от человеческой злобы и где протекла его скромная жизнь, слитая с природой. Он хотел знать, даст ли ему «великий белый» того волшебного лекарства, от которого пес его снова сделался молод, и когда Алинь улыбкой подтвердила ответ мулата, он охотно лег на носилки. Одной только девушке доверил он свое сокровище: старую, как мир, гитару.
Старый негр не расставался с мыслью, которая освещала огнем радости его похудевшие черты, и мучил Огюста вопросами об этом волшебном лекарстве, от которого так наивно ожидал чудес.
— Посмотри, старая собака прыгает на шею. «Великий белый» дал ей лекарство, теперь она молодая.
— Вот увидишь, — повторял мулат: — белый колдун выше всех колдунов.
Стоило больших усилий заставить Жозе-Марию одеть белье, прежде чем лечь на белые простыни — роскошь, которой он не знал за свои три четверти века.
Не выходивший с утра из своей лаборатории Зоммервиль показался только после полудня, после того, как Огюст много раз кричал ему через дверь о том, что стынет обед. Дик порывисто бросился ему под ноги и вывел его из задумчивости; он захотел приветствовать старика-негра, с полузакрытыми глазами смаковавшего бульон, которым Алинь поила его с помощью ложки.
Услышав шаги, отшельник обернулся и глаза его загорелись набожным блеском. Он поднял руки, как бы умоляя профессора согласиться на его просьбу. На его слова, переведенные Огюстом, ученый ответил улыбкой. Спускаясь вместе с Алинь с лестницы, он серьезно проговорил:
— Вера этого человека так глубока, что его стоило бы спасти. Если мой метод хорош для животных, он должен удаться и на людях. Это вопрос одной анатомии. Вы согласны со мной, Алинь?
— Конечно, — сказала она машинально, неспособная уже подняться до прежнего воодушевления.
Забота о Жозе-Марии и Эль Браво, которого трясла лихорадка, заняла весь вечер у Алинь, и она даже не успела подстеречь на террассе возвращения лодки. Спустившаяся ночь заставила ее побеспокоиться об отсутствии Жана и, укладываясь в постель, она испугалась тех бессонных часов, которые ей предстояли. Но молодость и усталость взяли верх, и она упрекала себя в том, что могла заснуть, несмотря на беспокоившее ее долгое отсутствие моряка.
— Странно, как быстро привыкаешь, — думала она: — но ведь я хотела исцелиться.
Однако, когда Огюст утром возвестил, что «Форверд» показался на горизонте, забившееся сердце показало молодой девушке, что исцеление это ненадежно. В первый раз в жизни она сочинила невинную ложь и исчезла из лаборатории под предлогом, что идет к своим больным; она обошла вокруг всего здания, чтобы избежать Анри, который несомненно предложил бы ей сопровождать ее и быстро побежала вниз по тропинке.
— Надеюсь, что мое отсутствие никого не обеспокоило, мадемуазель? — весело крикнул ей моряк, причаливая к берегу: — О, у меня новости, вы будете поражены.
Она нашла его преобразившимся, светившимся какой-то радостью, причину которой ей хотелось поскорее узнать. Несомненно, такое действие оказало морское путешествие после такой долгой вынужденной праздности, но он прыгнул на мостки, порывисто обнял ее и с необычным для него красноречием начал рассказывать.